Что еще поможет добиться технологического суверенитета, в какой области ждать прорыва и когда в каждой семье появится робот-помощник — в эксклюзивном интервью Геннадия Красникова «Известиям».
«Несмотря на сложности, ученые продолжают общаться»
— Сейчас перед российской и мировой наукой появилось много новых и серьезных вызовов. Какие из них вы считаете основными?
— Серьезные вызовы мы видим в области биологической, продовольственной, информационной безопасности. Нужно решать проблемы, вызванные глобальным потеплением, миграцией людей.
Надо сказать, что раньше руководство страны более спокойно относилось к полученным учеными результатам. Да, их работы финансировали, исследования проводились, но, если что-то не получалось, это всегда можно было купить за рубежом. Теперь ситуация изменилась.
— Какие конкретные трудности в развитии российской науки появились после введения западных санкций?
— Безусловно, западные санкции снизили уровень кооперации наших ученых с зарубежными, ведь они должны общаться между собой, наука не может развиваться в одном месте, для нее нужен большой обмен мнениями, знаниями. Но все-таки ученые прежде всего ценят друг в друге специалистов и с уважением относятся к своим коллегам, поэтому, несмотря на сложности, они продолжают общаться. Думаю, пройдет какое-то время, и мы найдем новые возможности для взаимодействия.
Второй пласт вопросов связан с приборной базой. Возникают проблемы доступности оборудования. У нас ведь сейчас в науке много приборов — и для создания чего-либо, и для анализа. Однако некоторые институты еще много лет назад столкнулись с такими проблемами и уже имеют некоторый опыт их решения. В частности, НИИМЭ шесть лет находится под санкциями. Исходя из своего опыта могу сказать, что мы должны в большей степени развивать наши взаимоотношения со странами БРИКС — и в плане обмена знаниями, и в области обновления приборной базы. У нас большой опыт работы с Китаем, Индией, Бразилией, Казахстаном, Арменией, Белоруссией.
— Решения каких вопросов ждут ученые от государства и от РАН?
— В институтах, находящихся под научно-методическим руководством РАН, существует ряд проблем. Первая часть связана с кадрами — вопросы их подготовки, а также низкая заработная плата магистров, аспирантов. Сегодня с такой зарплатой невозможно полностью отдаваться учебе и науке и при этом быть материально обеспеченным. Еще одна проблема — приборная база, которую нужно существенно менять или модернизировать. Есть также проблемы, специфичные для регионов, но перечисленные выше вопросы актуальны для всех.
«Где-то мы получим результат через 5–10 лет, а где-то через 50 или 100»
— Что сейчас важнее — прикладная наука или фундаментальные исследования?
— В ответ на этот вопрос хотелось бы сначала привести слова нобелевского лауреата в области химии Джорджа Портера, на которого часто ссылался российский лауреат этой премии Жорес Алферов. Джордж Портер говорил, что на самом деле вся наука прикладная. Просто где-то мы получим результат через 5–10 лет, а где-то через 50 или 100.
На сегодня мы никак не можем сказать: в такой-то области будет прорыв. Нет, фундаментальная наука должна идти широким фронтом, нельзя отдавать приоритет какой-либо одной области исследований. Если мы начнем уделять внимание одной области, вполне может случиться так, что прорыв произошел в другой, а в ней у нас даже экспертов нет.
Очень много новых возможностей открывается при междисциплинарном взаимодействии. Когда человек занимается только своим направлением, он не может оценить проблему глобально. Я бы рекомендовал всем исследователям заниматься междисциплинарными знаниями. Например, когда хороший физик занимается проблемами биологии и химии, он может получить очень значимый прорыв.
— Люди не хотят вкладываться в фундаментальные исследования (делать так называемые венчурные инвестиции), потому что не знают, принесет ли это выгоду. С другой стороны, развитие новых технологий невозможно без фундаментальных исследований. Как решить эту проблему и какова здесь роль РАН?
— Ученые должны уметь обосновывать значимость проводимых ими работ, перспективы их исследования, описывать ожидаемый результат. Венчурные инвестиции — рискованное дело, и бизнес это понимает.
Приведу пример правильного подхода к такому вопросу. Когда наши исследователи стали развивать квантовые технологии, у нас появились три дорожных карты в этом направлении. Произошло это благодаря тому, что специалисты сумели объяснить, что исследования в этой области приведут к определенному прорыву в науке, превосходству в квантовой области: у нас будут свои сенсоры, датчики, самые совершенные системы передачи данных. Такое объяснение как раз и способствует выделению ресурсов. И действительно, одна из важнейших задач РАН — популяризовать эти достижения.
«Следующий драйвер — это персональные роботы»
— Какие технологии государство должно производить только у себя?
— Радиационно-стойкие микросхемы для ВПК, космоса, других критически важных для безопасности страны направлений. Сегодня есть понимание, что мы должны вкладывать сюда большие ресурсы. Мы фактически должны восстановить то, что у нас раньше было в Советском Союзе.
Две важные отрасли — получение особо чистых материалов и электронное машиностроение. Эта отрасль занимается выпуском и проектированием специального технологического оборудования, которое применяется для производства полупроводниковых приборов, интегральных микросхем и другой электроники. Развитие этой индустрии обеспечит технологическую независимость в такой чувствительной отрасли, как микро- и наноэлектроника. Только после осуществления таких планов можно будет говорить о технологической независимости и суверенитете. Вот, например, Китай вкладывал большие деньги в это направление и достиг определенных успехов.
— Что нужно для обеспечения этой технологической независимости в области микроэлектроники?
— Прежде всего финансирование — нужно вложить несколько триллионов рублей в период хотя бы до 2030-го. Институты новые создавать не нужно, можно просто вкладывать ресурсы в имеющиеся. Тогда там будут создавать новые лаборатории, привлекать туда исследователей, запускать новые проекты. На самом деле исследования давно ведутся, просто не так интенсивно, как хотелось бы, но некоторый задел есть.
— Микросхемы предназначены для разных целей и устройств. В каких направлениях мы пока не можем конкурировать с Западом?
— Мы действительно отстали от конкурентов в областях микросхем с минимальным разрешением, предназначенных для высокопроизводительных процессоров, — сейчас оно доходит до 3–5 нанометров. У нас в лучшем случае 65–90 нанометров. И здесь попытки догнать конкурентов нерациональны из-за огромнейшего объема инвестиций, которые нужно вложить туда. Например, фабрика по производству будет стоить несколько десятков миллиардов долларов — построить ее можно, но она будет убыточной хотя бы потому, что у нас нет готового рынка сбыта. Значит, завод будет работать не на полную мощность.
— Есть ли какие-то направления в этой области, где Россия сильна?
— У нас есть серьезные успехи в областях, которые считаются очень перспективными. Россия давно находится на мировом рынке электроники и готова увеличить свою долю там, если государство правильно начнет стимулировать эти направления.
У нас очень хорошо развиты технологии, связанные с платежными системами, интернет-технологиями, транспортными, интернетом вещей, ID-документами. Здесь уже мы работаем на разрешении 90–180 нанометров, и Россия очень неплохо себя чувствует на этом рынке. Такие системы отлично подходят для банковских карт, проездных, электронных паспортов. Хороший пример — карта «Тройка», которую знают все москвичи.
Кроме того, мы активно работаем в областях, связанных с ВПК. Я сейчас говорю, например, о стратегическом вооружении, которое гарантирует нам неприкосновенность. Там используются серьезные отечественные микросхемы, способные выдерживать все факторы воздействия на аппаратуру. В этой области мы лидируем и тоже очень хорошо себя чувствуем.
— Обычно технологии развиваются на основе определенного рынка. Много лет это были телефоны и компьютеры. Есть ли сейчас новые драйверы развития электроники?
— Пожалуй, сейчас очень мощный драйвер — автомобильная электроника. Современные машины буквально напичканы мощнейшей аппаратурой. Мы становимся все ближе к созданию беспилотных машин, которые в перспективе будут даже общаться между собой.
Полагаю, следующий драйвер — это персональные роботы. В ближайшем будущем каждая семья, каждый человек будет иметь персонального робота-помощника. Он будет помогать по дому, и даже в перспективе станет другом и товарищем человеку. Такие работы в России ведутся, и я могу сказать, что роботы становятся все более похожими на человека внешне. Растет и их функционал. Также у нас давно есть дорожная карта, в которой прописано, как роботы будут занимать рабочие места, заменяя людей в ряде профессий.
- разработка сайта