«Фифти-фифти мы зависим от зарубежного производителя»

— Дефицит каких лекарств сейчас наблюдается в России? Каких может возникнуть в ближайшее время?

— У нас на сегодняшний день нет дефицита лекарств ни по одной из групп, потому что все санкционные мероприятия применяются с оговоркой после запятой: нельзя многое, кроме лекарственных препаратов, медизделий и сельхозпродукции. Ни один из препаратов не попадает под санкции, все зарубежные фирмы продолжают поставки в рамках заключенных контрактов.

Но бывают задержки из-за логистики. Были нарушены контейнерные перевозки, фуры не могли своевременно пройти через таможню Белоруссии, Литвы, Финляндии. Сейчас поступают и медикаменты, и субстанции. Заказывать приходится и такие, казалось бы, пустячные составляющие производства, как затвердители, красители, наполнители — составляющие части капсул и таблеток. Этого не хватает, производство таких составляющих надо налаживать. Возрождение крупнотоннажной химии — производства субстанций — это проблема номер один. У нас ее практически нет.

Каких препаратов теоретически может не хватать? Преимущественно инновационных, которые требуют дополнительной регистрации на территории России. Хотя есть постановление правительства об ускоренной регистрации, центру «Сколково» разрешено закупать препараты, которые не зарегистрированы у нас. Например, применяемые при спинальной мышечной атрофии.

Сейчас разрешены такие механизмы, как параллельный импорт — в случае нехватки препаратов мы можем закупать их в третьих странах без разрешения основного производителя. И так называемое принудительное лицензирование. Это означает, что оригинальные препараты, на которые действует патентная защита, в особых условиях — а мы сейчас живем в особых условиях — мы вправе разобрать до молекулы и воспроизвести. Такая практика была в мировой истории. Это вынужденная мера.

— Какая часть лекарств производится в России?

— В среднем по экономике у нас зависимость от импортных комплектующих 23,1%, в обрабатывающих отраслях промышленности около 40%, а в фармацевтике 53% — включая сырье и оборудование, на котором производятся препараты. То есть фифти-фифти мы зависим от зарубежного производителя.

Надо еще активизировать работу предприятий, которые построили и продолжают строить западные фирмы. У нас «Скопинфарма» продолжает строить совместно с зарубежными партнерами завод по производству препаратов крови, в Санкт-Петербурге построили заводы Pfizer, во Владимирской и Белгородской областях Abbott и «Верофарм», Sanofi построил завод в Орле с полным циклом производства.

Это стало возможным благодаря реализации специальных инвестиционных контрактов (СПИК 1.0 и СПИК 2.0) и работы Фонда развития промышленности (ФРП). Думаю, разрешится эта ситуация и производство наших препаратов пойдет более быстрыми темпами.

— Есть ли зарубежные партнеры в производстве лекарств и медтехники, которые вообще отказались сотрудничать с Россией?

— Такие крупные компании, как Sanofi, Pfizer заявили, что контракты не разрывают, их заводы продолжают работать, при этом часть средств направляют беженцам с Украины. Но никто не ушел с российского рынка.

— Как вы думаете, чем это продиктовано: бизнес-интересами или желанием не лишать пациентов необходимой помощи?

— Это гуманные цели в первую очередь. На войне врач оказывает помощь и своему раненому, и противнику — это золотое правило.

— Есть мнение, что они боятся потерять рынок, потому что на их место придут другие компании.

— Конечно. Наш рынок очень большой, мы платежеспособны. Нам сейчас облегчает задачу то, что многие компании построили свои заводы на территории России. Эти заводы продолжают работать. Например, фармацевтические кластеры в Калуге, Санкт-Петербурге.

В Ярославле в прошлом году мы открыли завод по производству современного инновационного препарата японской компании Takeda, он прекрасно функционирует. Компания Sanofi построила завод по производству инсулина в Орле — он работает по полному циклу.

— Покупатели при возможности выбора часто отдают предпочтение импортным лекарствам, потому что те дают меньше побочных эффектов. При ускорении процесса импортозамещения мы не потеряем в качестве лекарств?

— Нет такого понятия — ускорение импортозамещения. Есть расширение ассортимента импортозамещения, наращивание производства. Например, вакцину против коронавируса мы сами создали, наладили производство и готовы были продавать за рубеж. Я считаю, что по чисто политическим мотивам ВОЗ остановила регистрацию, хотя наши вакцины показали большую эффективность и все это признают.

Я надеюсь, что качество не пострадает. У нас есть система контроля качества, она работает.

«Мы должны сами обслуживать технику»

— Какая часть медоборудования производится в России?

— Мы производим практически весь спектр медоборудования. Даже такую тяжелую технику, как магнитно-резонансные томографы на 128 срезов — есть совместное предприятие с General Electric. Выпускается отечественная рентгенаппаратура, ультразвуковая аппаратура. На Уральском оптоволоконном заводе производится хорошая наркозно-дыхательная аппаратура. Но это не исключает необходимости закупки импортного оборудования для оказания высокотехнологичной медицинской помощи.

В более современной, высокотехнологичной технике мы немного отстаем. Она требуется в крупных научно-исследовательских центрах. Такое оборудование длительного срока действия, и мы попадаем на нехватку расходных материалов: картриджей, микрочипов, жидкостей. В лабораторной технике это набор всех реактивов. На такие изделия распространяется патентная защита, поэтому надо или выкупить патент и самим производить расходники, или изготовить свое оборудование и к нему расходные материалы. Вот такая цепочка.

Проблема и с сервисным обслуживанием техники. У нас недостаточное количество технических вузов готовит таких специалистов. Московский государственный университет, Технический университет имени Баумана в Санкт-Петербурге готовят несколько — и всё. Надо увеличивать набор на такие востребованные специальности, чтобы мы могли сами обслуживать технику — и собственную, и импортную.

— Для создания техники ведь тоже нужны инженерные кадры?

— Да. Инженеры, которые проектируют эту технику и занимаются сервисным обслуживанием, — это неразделимо. Тот, кто создал ее, знает, как ее обслуживать.

Не хватает и управленческих кадров в медицине. Минтруд никак не внесет эти специальности в классификатор профессий, хотя многие институты готовят таких профессионалов. Но мало. И получается, что мы выдергиваем на управляющие должности медиков — участковых терапевтов, педиатров, которые тоже в дефиците. Хороший педиатр становится главным врачом и теряет практику.

Я заведую кафедрой в Государственном университете управления, мы готовим бакалавров в здравоохранении, магистров в здравоохранении, бакалавров в спорте и магистров в спорте. Огромное количество детей желают учиться управлять, выстраивать трудовые отношения, но отсутствие строчки в реестре профессий пока мешает привлечь к этому процессу больше молодых людей. Уже 10 лет департамент здравоохранения Москвы, Минздрав России, Росздравнадзор, Роспотребнадзор с удовольствием берут наших выпускников и очень ими довольны. Такие кадры очень востребованы, особенно сейчас, поэтому с Министерством труда и социальной защиты мы добьемся разрешения этой проблемы.

«Трудовые отношения стали гибче»

— Достаточно ли уже принятых государственных мер поддержки бизнеса? Где они наиболее эффективны? Кто еще не докричался до помощи?

— Как обычно, в первую очередь докричался малый и средний бизнес, которому сделали дешевые кредиты, субсидии, налоговые каникулы — это действенная помощь. Большому бизнесу помогает снижение ключевой ставки Центрального банка с 20 до 14%. Важная мера — прекращение всех проверок малого и среднего бизнеса до конца 2023 года.

Малому бизнесу не надо мешать, и сейчас приняты такие меры, которые это позволяют. Какую-то его часть мы всё же потеряем из-за логистических цепочек.

— Как скажется текущая экономическая ситуация на трудовых отношениях, ожидается ли рост безработицы?

— Трудовые отношения в последнее время стали гибче. Мы много лет добивались, чтобы была удаленная форма работы, нас не принимали: не понимали, как контролировать, как оплачивать. В пандемию, в локдаун у нас полстраны работало еще более эффективно, поэтому в Трудовой кодекс внесли возможность удаленной работы, когда сохраняются те же условия, если выполняется прежний объем работы.

Важно, чтобы человек трудоспособного возраста мог сразу же переобучиться на другую специальность. Есть реестр специальностей, ведет его Роструд, известно, какие специалисты требуются, их количество сотрудников требуется, и уже заранее можно готовить по этой специальности высвобождаемых работников.

Надо учитывать внутреннюю миграцию, чтобы люди из одного города выезжали в другой, где есть высокооплачиваемая работа, льготные условиях, но с предоставлением жилья, инфраструктуры — детского сада, школы, больницы. Внутрироссийская миграция еще развита недостаточно. У нас огромные расстояния, и люди привыкли держаться за одно место жительства.

— Что нужно предпринять в отношении государственных служб трудоустройства, чтобы они стали эффективнее?

— Нужно активизировать их работу. Они должны активнее предлагать рабочие места, переобучение. В зарубежных странах практика такая: человек работает на заводе слесарем-сборщиком, остановили завод, но он за период работы на заводе получил четыре-пять лицензий на другие специальности: крановщик, водитель на междугородние рейсы, строитель. Завод останавливается, ему сразу говорят: «Вот там есть вакансия на ту лицензию, которая у тебя есть. Иди работай». Он идет, у него нет простоя.

— Какие еще вопросы взаимодействия с работодателями сейчас актуальны?

— Нужно организовывать объединения работодателей во всех отраслях. У нас в авиации нет объединения работодателей, а там проблем очень много. У «Аэрофлота» один взгляд, у Utair — другой взгляд, у S7 — третий. Их надо объединить, чтобы внутри они выработали общую позицию, а потом уже выходили на отраслевые соглашения.

— Продолжит ли свою деятельность координационный совет РСПП по противодействию коронавирусу?

— Продолжит. Мы провели большую работу, совет выработал очень много решений. Только в первые два месяца пандемии мы направили около 100 писем — Михаилу Мишустину, президенту, в Госдуму, и буквально все наши предложения были приняты.

— Над чем сейчас работает совет?

— Сейчас важно возобновить вакцинацию, потому что процент вакцинированных упал до 48%.

— Как это возможно?

— Легче всего действовать через объединение работодателей: вакцинируйся, иначе не будешь допущен до работы, так как в данном случае вакцинация производится по эпидпоказаниям. Хотя некоторое время назад мы направили президенту России предложение ввести вакцинацию против коронавируса в национальный календарь прививок. Это, конечно, требует федеральных затрат, ведь вакцинация по национальному календарю прививок должна быть бесплатной.

Сейчас важной проблемой стала реабилитация перенесших коронавирусную инфекцию, потому что статистически четко установлено: через 3–6 месяцев начинаются осложнения в виде инсультов, инфарктов, неврологических расстройств. Предприятия, которые имеют достаточные средства, направляют работников на реабилитацию в санатории, в восстановительные центры, элементарно обеспечивают бесплатное диетическое питание для некоторых категорий. Эту практику надо расширять. И, может быть, чаще делать профилактические осмотры работающего населения.

Подробнее в источнике